Трепавлов Вадим Винцерович,
доктор исторических наук,
ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН.

Один из принципиальных вопросов отечественной историографии — трактовка присоединения народов и территорий к России, выстраивание отношений между ними и центральным правительством.

В трудах историков, написанных в течение последних полутора десятилетий, наблюдается отход от прежнего апологетического подхода, учитываются как добровольные, так и насильственные формы присоединения.

В советский период зачастую историки с легкостью объявляли тот или иной народ добровольно вступившим в российское подданство — на основании первого же соглашения, договора местной знати с правительством или с провинциальным российским начальством. Рецидивы подобного подхода встречаются и в наши дни. Юбилеи «добровольных вхождений» вновь стали отмечаться в российских республиках в начале XXI века. Так, на 2007 г. приходится целая череда подобных празднеств. 450-летие «добровольного вхождения в состав России» отметят в Адыгее, Башкирии, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, 300-летие — в Хакасии; в следующем году будет отмечаться соответствующая годовщина в Удмуртии (450 лет), затем — Калмыкии (400 лет); в 2001 и 2002 гг. отгремели торжества в Чувашии и Марий Эл... Установленные когда-то, чаще в советское время (как правило, по инициативе регионального партийного руководства), искусственные и конъюнктурные схемы проецируются на интерпретацию реальных исторических процессов.

На самом деле картина была гораздо более сложной. Отношения подчинения и подданства русская сторона и ее партнеры зачастую воспринимали совершенно по-разному, и нужно учитывать различия во взглядах на присоединение к России и на статус пребывания в ее составе у русских властей и у присоединенных народов.

Для иллюстрации обратимся к некоторым из перечисленных выше регионов — Башкирии и ареалу расселения адыгов (по современной этнической номенклатуре — адыгейцев, кабардинцев и черкесов).

Присоединение территории современной Республики Башкортостан к Российскому государству не было одновременным актом. При этом формальное вступление башкир в подданство произошло задолго до реального включения их в административную систему России.

К середине XVI в. регион расселения башкирских племен был разделен между тремя государствами: западная часть входила в состав Казанского ханства, центральная и южная (т. е. основная часть нынешней Башкирии) подчинялась Ногайской Орде, северо-восточные племена были данниками сибирских ханов.

После завоевания Казани в октябре 1552 г. правительство царя Ивана IV обратилось к народам ханства, в том числе к башкирам. Их призывали по-прежнему платить подати (ясак) русским властям — так же, как татарским ханам; населению гарантировалась неприкосновенность местных обычаев и мусульманского вероисповедания; царь обещал сохранить за башкирами их родовые земли на правах вотчинного (наследственного) владения. В течение 1554 — 1555 гг. представители западных башкирских племен приезжали к царскому наместнику в Казань и присягой (шертью) подтверждали свое согласие с указанными условиями.

Хронология этих событий восстанавливается аналитически, т. к. сведения о них не сохранились в официальных документах. Информация содержится лишь в башкирских родоплеменных родословиях (шежере), где даты не указаны или искажены.

В середине 1550-х годов Ногайская Орда была охвачена междоусобной смутой и голодом. Большинство ногаев мигрировало в южные степи, их кочевья опустели. Башкиры стали распределять их между своими племенами и заселять. Для закрепления за собой занятых кочевий, защиты от ногайских вторжений, а также для утверждения вотчинного права на старые родовые владения (как и в случае с западными племенами), племена центральной и южной Башкирии направили в Казань делегации к царю с просьбой о принятии их под свою защиту и покровительство. Произошло это в 1555 — 1557 годах. Данные события также реконструируются в основном по шежере. Однако отразились они и в официальном летописании. В Никоновской летописи цитируется донесение казанского воеводы князя П. И. Шуйского в Москву о том, что в мае 1557 г. посланцы от башкир подтвердили в Казани свое подчинение царю и привезли положенную подать ("башкиры пришли, добив челом, и ясак поплатили^"1).

Считается, что этой летописной констатацией фиксируется завершение присоединения основной части башкирских племен к Российскому государству. Именно сообщение Никоновской летописи от 1557 г. послужило главным основанием для празднования 400-летия вхождения Башкирии в состав России в 1957 году. Однако процесс вхождения башкир в состав Российского государства начался до этой даты и продолжился после нее.

Основание русской крепости в Уфе и расквартирование в ней стрелецкого гарнизона воеводы Михаила Нагого в 1586 г., учреждение особого Уфимского уезда знаменовало собой уже фактическое распространение юрисдикции российского правительства на этот регион.

В том же 1586 г. русское подданство приняли зауральские башкиры — бывшие подданные сибирских ханов.

В условиях постоянных притязаний ногаев на южноуральские территории и угрозы со стороны калмыков (и позднее казахов) могучий тыл в виде русских воевод и крепостных гарнизонов послужил значительным стимулом для лояльности башкир по отношению к России в дальнейшем. Коренное население Южного Урала с тех пор уже никогда не выходило из российского подданства, а напротив все теснее включалось в жизнь государства.

Жизненный уклад и внутриплеменные отношения у башкир первоначально оставались в неприкосновенности. От прежних времен сохранялось деление региона на пять провинций-дорог, а они, в свою очередь, состояли из волостей. Через волостных биев (старшин) осуществлялась вся правительственная политика в крае. Например, для решения важных вопросов не всегда привлекали уфимского воеводу, а собирали волостной сход-йыйын; известны и общебашкирские йыйыны.

В целом обе стороны — российская (в лице администрации) и башкирская — признавали статус башкирского народа как добровольно присоединившегося к Российскому государству и потому получившего от Ивана IV право жить в самом льготном административном режиме.

Однако во второй половине XVII в. этот режим стал меняться. На башкирских пастбищах и охотничьих угодьях появлялись русские деревни, власти увеличивали нормы налогообложения. Наиболее значительные перемены заметны в XVIII в.: при Петре I на башкир была распространена обязанность по отбыванию казенных повинностей, в 1754 г. традиционные ясачные выплаты были заменены соляной монополией. Возмущение вызывали участившиеся в XVIII в. отводы (фактически — захваты) больших участков под крепости и заводы.

Данные нововведения не подрывали хозяйственных устоев местного населения и сами по себе были не очень тяжелыми, особенно по сравнению с положением русского крепостного крестьянства. Но память о добровольном присоединении и царских пожалованиях приводила башкир к убеждению в одностороннем нарушении правительством своих давних обязательств. Подданство царю башкиры рассматривали как свой свободный выбор, как результат взаимного согласия с Москвой. Поэтому они считали себя вправе отстаивать вооруженным путем права, полученные некогда от правительства, а также расторгнуть прежние договоренности и, в конце концов, сменить сюзерена. Названные причины, вместе со злоупотреблениями чиновников, вызывали массовое возмущение башкир и череду их восстаний в XVII — XVIII веках.

Постепенно, с преодолением противоречий и конфликтов, происходило приспособление коренных жителей Южного Урала к новым условиям существования. В составе Российской державы башкиры, как и другие народы, адаптировались к ее политическому строю и законодательству, осваивали общение посредством доминирующего русского языка, овладевали достижениями российской науки и культуры, привнося в них и свой вклад.

Активные политические связи между Россией и княжествами Северного Кавказа начались с середины XVI столетия. По принятым тогда дипломатическим порядкам эти отношения нередко оформлялись шертями и сопровождались заверениями в подданстве («холопстве»). Однако в те времена представления о подданстве, покровительстве, сюзеренитете порой оказывались довольно условными. Как показывают не только кавказские материалы, но и сибирские, калмыцкие и др., «подданство», декларируемое на основании «шертных» договоров, следует сопровождать серьезными оговорками. Двухсотлетняя эпопея многократного «шертования» кабардинских, дагестанских, грузинских и прочих владетелей русским царям подтверждает эту особенность международных отношений позднего средневековья.

Большинство авторов отнюдь не склонно буквально воспринимать заключавшиеся тогда альянсы как переход адыгов в подданство русскому «белому царю». Их обоснованно интерпретируют как результат совпадения интересов местной правящей элиты и российских властей, как свидетельство политического союза, направленного против третьих сил — соседних держав, боровшихся за Кавказ. Лавирование между Персией, Турцией и Россией часто составляло основу внешней политики местных правителей. Итогом такого лавирования являлось периодически возникавшее на Кавказе «общее холопство» — признание подчиненности одновременно русскому царю и персидскому шаху или османскому султану.

В середине XVI в., одновременно с завоеванием Иваном IV Казанского и Астраханского ханств и выходом Московского государства к Каспию, были установлены дружественные связи Москвы с некоторыми адыгскими правителями. В 1552, 1555, 1557 гг. к Ивану Грозному приезжали посольства из Кабарды и от западных (закубанских) адыгов с просьбой о принятии их в подданство, о помощи против экспансии крымских ханов и в борьбе против казикумухского (дагестанского) шамхапа. В июле 1557 г. представители двух кабардинских князей были приняты царем, который благосклонно отнесся к просьбе «учинить [их] у себя в холопстве и помощь им учинить на недругов». Позднее Иван IV даже женился на кабардинской княжне.

Страницы: 1 2 3 4