2
Хотя русский летописец и утверждал, что прение по вопросу об унии между участниками Московского Собора 1441 года и митрополитом Исидором завершилось тем, что оппоненты папского легата «упревше его от Божественных писаний»73, это всё же было до некоторой степени преувеличением — Исидор так и не покаялся в том, что совершил, и не отказался от унии.
Этот факт подтверждает, что в основе униатской деятельности митрополита-кардинала лежали глубокие мировоззренческие мотивы. Упорство Исидора ставило русских перед большим затруднением: предстояло судить, низложить, а быть может, в перспективе, и казнить за отступничество самого предстоятеля Русской Церкви. Такого в Москве еще никогда прежде не бывало. К тому же это автоматически приводило к полному и окончательному разрыву с Константинопольской Церковью-матерью, к которой русская паства за без малого пять веков, минувших со времени Крещения Руси, привыкла питать искренние сыновние чувства, чтя греков как своих учителей в православной вере.
Значительную часть этих трудностей разрешил сам Исидор. Проведя в заключении в московском Чудовом монастыре почти полгода, он 15 сентября 1441 года бежал вместе со своим учеником и архидиаконом Григорием в Тверь, а «оттоля к Литве, да и к Крыму, к папе своему злочестью ко диаволу»74. Между тем есть все основания считать, что сами московские судьи Исидора были не против его побега, так как он избавлял их от необходимости ломать голову, как с ним поступить после соборного осуждения унии. Судить митрополита самостоятельно подвластные ему русские епископы прежде не имели полномочий, исходя из канонов Православной Церкви. Это мог сделать лишь Патриарх Константинопольский, созвав для проведения суда собор епископов. Но после Ферраро-Флорентийского собора на Константинопольскую патриаршую кафедру был поставлен униат Митрофан II, бывший митрополит Кизический. Поэтому патриарший суд над Исидором был невозможен. Тем не менее судить Исидора самостоятельно, исходя из того, что Русская Церковь, сохраняя верность Православию, порывала с униатским Константинополем, русские епископы, имея на то полное право, всё же не решились — это было для них слишком смело и непривычно.
Очевидно, что отъезд Исидора из Москвы вовсе не был побегом из тюрьмы, что доказывает анализ собрания рукописей митрополита, которое после его смерти оказалось в составе Ватиканской библиотеки. Как видно, Исидор вывез из Москвы несколько греческих кодексов, ранее принадлежавших Фотию. Следовательно, навсегда покидая Москву и увозя с собой рукописи из митрополичьего собрания, Исидор не только был в состоянии беспрепятственно совершить «бегство», но и тщательно к нему подготовился, имея доступ, по меньшей мере, к библиотеке Русских митрополитов75.
Обращает на себя внимание, что «бегство» митрополита Исидора произошло уже после того, как в Москве решили не направлять в Константинополь знаменитое послание по поводу отступничества Исидора76, датируемое временем до сентября 1441 года. Б.Н. Флоря связывает оба этих события с тем, что в Москву к этому времени из столицы Византии пришло известие о том, что новым Патриархом Константинопольским стал активный приверженец унии Митрофан Кизический77.
Послание в Константинополь написано от имени великого князя Василия II и адресовано не названному по имени Патриарху78. В начале послания кратко излагается история христианства на Руси, причем грекам воздается хвала как учителям русского народа в Православии. Далее много говорится об исторической преемственности и о том, что Константинопольские Патриархи прежде ставили на Русь митрополитов как греков, так и русских по происхождению. Затем великий князь сетует на то, что в Константинополе отказались поставить митрополитом Иону: «Не вемы же убо, за кое дело нашего прошениа не прияли, ни грамотам нашим, ни послу нашему, ни нашим посланым с ним словесем не вняша, того нам епископа Иону на митрополию не поставили, и тому есмы не вмале подивились, что ради сие к нам таково бысть, и в размышлении быхом, или за помедление нашего посланиа, или свое высочайшее поставише, тако сотвориша». Вместо Ионы, как отмечается в послании, из Константинополя прислали на Русь митрополита Исидора, который против воли великого князя принял участие в заключении унии, нарушив обещание хранить верность Православию. С Ферраро-Флорентийского собора Исидор «многа странна и чюжа принесе в наше православное христианство». В послании упоминается принесенное Исидором в Москву «от римъскаго папы писаниа», в котором перечисляются католические новшества, навязанные латинянами грекам: Filioque, учение о чистилище, служение литургии на пресном хлебе. Великий князь сообщает, что для обсуждения папского послания он созвал в Москве церковный Собор. В письме перечислены имена епископов, принимавших участие в этом Соборе, и отмечается, что они постановили: «чюже есть и странно от Божественных правил Исидорово все дело и прихожение». Великий князь сообщает, что направляет в Константинополь папскую буллу с текстом положений Флорентийской унии. После всего сказанного Московский государь обращается с просьбой к Патриарху, императору и Синоду Константинопольской Церкви прислать «честнейшее ваше писание» с разрешением впредь епископам Русской Церкви самим избирать и поставлять себе митрополита. При этом в послании отмечается, что прежде подобное уже бывало в случае крайних обстоятельств. Одновременно великий князь обещает, что Русская Церковь сохранит свою каноническую связь с Константинопольским Патриархатом «до века».
Послание, безусловно, является ярким образцом русского дипломатического искусства. Не случайно в этом документе не проставлено имя Патриарха, которому оно адресовано: послание, очевидно, было рассчитано на два возможных варианта развития событий в Константинополе и в обоих случаях фактически ставило византийцев в патовую ситуацию. В первом случае, если бы оправдались надежды русских на то, что в Константинополе уния отвергнута и Патриархом стал православный, греки, несомненно, должны были бы уважить просьбу русских, столь решительно выступивших в защиту Православия, и даровать Русской Церкви право самостоятельно поставлять своего митрополита. Если же Патриархом по-прежнему оставался Митрофан Кизический или иной сторонник унии, то едва ли он смог бы ответить на послание из Москвы, столь решительно продекларировавшей свое Православие. В противном случае неминуемо встал бы вопрос о его собственном вероотступничестве. При этом русские, с одной стороны, соблюдали все канонические формальности, обращаясь с просьбой об автономии к Патриарху, а с другой — развязывали себе руки: в случае молчания Патриарха-униата или признания им своего униатства Москва получала все основания для того, чтобы в дальнейшем строить свою церковную жизнь без оглядки на Константинополь. В то же время послание великого князя Василия Васильевича могло стать напоминанием византийцам о том, что у них еще остается возможность отказаться от унии.
Страницы: 1 2