Глава II. Русская Церковь в планах нацистов в период войны с СССР, 1941—1945 гг.

5. Отношение Русской Православной и Украинской Греко-католической Церквей к холокосту

Русская Православная Церковь оказалась в самом центре со­бытий Второй мировой войны и была вынуждена самым непос­редственным образом реагировать на холокост. Следует подчерк­нуть, что она не была в тот период единой, от нее откололось не­сколько групп, позиции которых в этом вопросе не во всем совпадали. Раньше всего, еще до начала войны между Германией и СССР, свое отношение к преследованиям евреев высказали мно­гие русские священники-эмигранты в различных странах Евро­пы, принадлежавшие к двум юрисдикции — митр. Евлогия в Па­риже и карловчане.

В Западно-Европейский Экзархат митрополита Евлогия вхо­дило и несколько русских приходов, расположенных на террито­рии Германии. Как уже говорилось, вскоре после прихода нацио­нал социалистов к власти эти общины стали подвергаться разно­образным преследованиям и ограничениям. При этом в качестве предлога использовался миф о том, что деятельность приходов Русского Западно-Европейского Экзархата в Германии — важней­шее звено широкомасштабного заговора против Третьего рейха с участием русских эмигрантов, направляемого и финансируемого международными еврейско-масонскими структурами и француз­ской разведкой. Гестапо обвиняло митрополита Евлогия в при­надлежности к масонству еще с 1913 года³⁹⁵.

Нацисты справедливо подозревали «евлогиан» в отсутствии симпатий к их режиму, его антилиберальной идеологии и агрес­сивным устремлениям в области внешней политики. Негативно относилась паства митрополита Евлогия и к расовой теории, преж­де всего к культивируемой ненависти к евреям. Несколько евреев имелось среди преподавателей знаменитого Свято-Сергиевского богословского, института в Париже под патронажем владыки Ев­логия, о чем нацистам было хорошо известно (вскоре после окку­пации столицы Франции они арестовали профессоров Зандера и Зеньковского). Правда, о какой-либо широкой оппозиционнос­ти евлогианской общины в самой Германии говорить нельзя. Ее духовенство отличал подчеркнутый аполитизм и глубокая сосре­доточенность на религиозной жизни. Исключение составлял толь­ко вопрос об отношении к евреям³⁹⁶.

Глава германских евлогианских приходов архимандрит Иоанн (Шаховской) никогда не скрывал своего крайне негативного от­ношения к антисемитизму нацистской идеологии и политики. Аналогичная характеристика правомерна и в отношении его при­хожан. Уже на второй год нацизма архим. Иоанн дал на него пас­тырский ответ, опубликовав брошюру «Иудейство и Церковь», в которой писал о несовместимости расовой теории с христианс­кой верой.

В послевоенных воспоминаниях (в то время уже архиепис­коп Сан-Францисский) Иоанн о своей позиции в связи с пре­следованиями евреев, к сожалению, писал немного и скромно: «Сколько людей оказывало по деревням и городам бескорыстную помощь несчастным людям... Как сейчас вижу одну глухую, средних лет, еврейку с аппаратом на ухе, странствующую из дома в дом. Ей давали приют христиане. Это было одно из ужасных апокалиптических видений тех лет — люди с желтой звездой Да­вида, обреченные на заклание. Вспоминаю совершенный мною тайный постриг над одной еврейкой-христианкой, моей духов­ной дочерью, рабой Божьей Елизаветой, получившей вызов из гестапо. В значении этого вызова мы не сомневались. Благослов­ляя ее на мученичество, я дал ей новое имя, Михаилы, в честь архангела Михаила, вождя еврейского народа... Конечно, как и всем, пришлось мне в те дни в гестапо подтверждать документа­ми свое “арийское происхождение” и говорить о своих убежде­ниях и о вере Церкви... Однажды следователь, допрашивавший меня, зная, что я принимаю в лоно Церкви всякого человека, без различия расы, спросил меня: “Ну а если бы Литвинов ³⁹⁷ за­хотел креститься (Литвинов в те годы был в Германии персони­фикацией того, что называлось “иудобольшевизмом”), — вы бы его тоже крестили?” “Конечно, — ответил я, — если бы Литви­нов покаялся и захотел жить во Христе. Церковь приняла бы его наравне со всеми”»³⁹⁸.

В июле 1938 г. гестапо впервые поставило вопрос о высылке архим. Иоанна из страны. В соответствующем письме в Рейхсми­нистерство церковных дел от 27 июля подчеркивалось: «Иоанн, особенно в последнее время, снова вносит беспокойство в среду здешней русской эмиграции своими подчеркнуто дружественны­ми евреям проповедями и высказываниями и сознательно пыта­ется помешать усилиям антибольшевистски настроенных групп эмигрантов... Вследствие своей дружеской расположенности к евреям он уж много лет подвергается резкой критике националь- но-мыслящих русских эмигрантов». В целом же гестапо рассмат­ривало о. Иоанна как «яркого представителя враждебного Герма­нии и масонского церковного направления парижского еписко­па Евлогия»³⁹⁹.

Министерство церковных дел исходило из своих собственных планов проведения унификации русской православной общины в Германии и включения евлогианских приходов по возможности мирными средствами в карловацкую Берлинскую и Германскую епархию. Поэтому оно предложило гестапо «наблюдать за разви­тием дела Шаховского», не прибегая к высылке. Неудачей закон­чилась и попытка гестапо второй раз поставить вопрос об удале­нии из страны архим. Иоанна и других евлогианских священников в июле 1939 г. Высылке помешало заключение 3 ноября 1939 г. ком­промиссного соглашения, по которому евлогианские приходы дол­жны были войти в епархию Берлинскую и Германскую, но призна­валась их принадлежность к юрисдикции митрополита Евлогия. Но и в дальнейшем архим. Иоанн подвергался различным преследо­ваниям. Было запрещено издание его миссионерского журнала «За Церковь», в январе 1943 г. гестапо произвело обыск на квартире и книжном складе архимандрита и Т.Д.⁴⁰⁰.

Особенно активно проявило свою позицию по отношению к холокосту евлогианское духовенство в оккупированной нацистами Франции. Близкие к митр. Евлогию люди так характеризовали его настроение в дни оккупации Парижа: «В эти дни Владыка сумра­чен, озабочен и печален. Когда говорим о том, что кругом творится, он морщится и начинает волноваться: “Насильники, насильники... и что они с евреями делают!..” А в одном из своих писем 26 октября 1944 г. митрополит писал: “...будучи убежденным националистом, т.е. верным и преданным сыном своего народа, я, конечно, совер­шенно отвергаю тот звериный национализм, который проявляют теперь немцы по отношению к евреям, равно как, будучи православ­ным, я чужд религиозного фанатизма... Выше всего чту свободу во Христе”»⁴⁰¹. Позицию владыки разделяли почти все представители евлогианского духовенства. Хорошо известен, например, мученичес­кий подвиг монахини Марии (Скобцовой, Кузьминой-Караваевой). Имя ее увековечено деревом, посаженным в Роще праведников при музее жертв и героев Шоа «Яд ва шем» в Израиле.

Мать Мария возглавляла в Париже благотворительную и куль­турно-просветительную организацию «Православное Дело», по­чти весь период оккупации Франции постоянно помогавшую ев­реям. В целях регистрации понятие «еврей» впервые получило свое определение в этой стране в декрете от 27 сентября 1940 г., где го­ворилось, что евреями считаются принадлежащие к иудейской вере. В результате возникла острая необходимость в свидетель­ствах о крещении, которые могли помочь избежать унижений и ограничений. К священнику церкви «Православного Дела» о. Ди­митрию Клепинину начали поступать срочные просьбы о выдаче таких удостоверений евреям нехристианам. И он решил с полно­го одобрения матери Марии выдавать свидетельства о принадлеж­ности к своему приходу. Вскоре в картотеке о. Димитрия накопи­лись сведения о 80 новых «прихожанах». Согласно же нью-йорк­ской еврейской газете «Forward» от 17 апреля 1948 г. священник выдал сотни ложных свидетельств о крещении. При этом о. Ди­митрий не допускал вмешательства и контроля в этом деле. Когда из епархиального управления затребовали списки новокрещеных, он ответил категорическим отказом⁴⁰².

Смарта 1942 г. французские евреи должны были носить отли­чительный знак — желтую звезду Давида. По этому поводу мать Мария, с самого начала считавшая, что гонение на евреев — бре­мя, общее для всех, говорила: «Нет еврейского вопроса, есть хрис­тианский вопрос. Неужели Вам не понятно, что борьба идет про­тив христианства? Если бы мы были настоящими христианами, мы бы все надели звезды. Теперь наступило время исповедничества»⁴⁰³.

В ночь с 15 на 16 июля 1942 г. в Париже были произведены массовые аресты евреев. Большую часть из них загнали на зим­ний велодром. Благодаря монашескому одеянию матери Марии удалось проникнуть туда и провести там 3 дня. Она утешала де­тей, поддерживала взрослых, распределяла кое-какую провизию. С помощью мусорщиков ей дважды удалось устроить побег детей. С 15 июля у евреев возникла острая необходимость в надежных убежищах и в возможности бегства. Дом «Православного Дела» на Лурмеле стал таким убежищем. Один из его работников, Мочульский, писал: «На Лурмеле переполнение. Живут люди во фли­геле и сарае, спят в зале на полу... И евреи, и не евреи. Мать гово­рит: “У нас острый квартирный кризис. Удивительно, что нас до сих пор немцы не прихлопнули”»⁴⁰⁴.

Дом «Православного Дела» стал звеном целой цепи убежищ и путей бегства, которая образовалась по всей Франции. По воспо­минаниям И.А. Кривошеина: «Здесь вопрос уже шел не только о материальной помощи. Нужно было доставать для евреев [под­дельные] документы, помогать им бежать в южную, еще не окку­пированную зону, укрываться в глухих районах страны. Наконец, необходимо было устраивать детей, родители которых были схва­чены на улицах или во время облав»⁴⁰⁵.

В конце концов такая активная деятельность стала известна гестапо. 8—10 февраля 1943 г. последовали обыск дома и аресты. Арестованными оказались священник Димитрий Клепинин, мать Мария и миряне — Ю. Скобцов, Ф. Пьянов, А. Висковский и Ю. Казачкин. О. Димитрию предлагали свободу при условии, что он впредь не будет помогать евреям. В ответ показал свой наперс­ный крест с изображением Распятия: «А этого еврея вы знаете?» Так же стойко вели себя и другие арестованные. Так, Ф. Пьянов в ответ на обвинение в оказании помощи евреям ответил: «Помощь оказывалась всем нуждающимся, как евреям, так и не евреям, — такая помощь есть долг каждого христианина». Матери монахи­ни Марии С.Б. Пиленко на допросе гестаповец крикнул: «Вы дур­но воспитывали вашу дочь, она только жидам помогает!» На это София Борисовна ответила: «Моя дочь настоящая христианка, и для нее нет ни эллина, ни иудея, а есть несчастный человек. Если бы и вам грозила беда, то и вам помогла бы». Мать Мария улыб­нулась и сказала: «Пожалуй, помогла бы», за что чуть было не по­лучила удар по лицу⁴⁰⁶.

Через несколько дней после ареста известный богослов о. Сер­гий Булгаков отслужил в церкви молебен об освобождении пле­ненных, но вскоре по приказу оккупационных властей «Право­славное Дело» было ликвидировано, арестованных же отправили в германские концлагеря. О. Димитрий Клепинин умер 8 февра­ля 1944 г. в Бухенвальде, а мать Мария погибла в газовой камере лагеря Равенсбрюк 31 марта 1945 г., в Страстную пятницу. После нее осталось большое литературное наследство⁴⁰⁷.

Приведенный пример помощи евреям со стороны духовенства Русского Западно-Европейского Экзархата во Франции является далеко не единственным. Так, в Париже, совсем недалеко от Лур- меля, ложные свидетельства о крещении выдавал настоятель Трех­святительского подворья на рю Петель архимандрит Афанасий (Нечаев). А настоятель Свято-Троицкого храма в Клиши о. Кон­стантин Замбржицкий, сам находившийся в заключении, крес­тил 20 сентября 1941 г. в Компьенском лагере еврея И. Фондамин- ского. Был продуман и подготовлен план побега последнего через «свободную» зону Франции в США. Но Фондаминский решитель­но отказался от этого: он хотел разделить судьбу своих братьев, родных по плоти, и погиб 19 ноября в Освенциме⁴⁰⁸.

В то же время отношение священнослужителей юрисдикции митр. Евлогия к иудаизму отличалось своеобразием. Многие и них, в том числе мать Мария, полагали, что в условиях небывалых ужа­сов мировой войны начинается неизбежная эпоха перехода евреев в христианство. Наиболее глубоко разработал эту концепцию в сво­их статьях «Гонения на Израиль» и «Расизм и христианство», на­писанных в оккупированном Париже зимой 1941—1942 гг., знаме­нитый православный богослов прот. Сергий Булгаков. В еврейском народе, избранном Богом для воплощения Спасителя, он видел «ось мировой истории»; избранничество Божие почиет на еврействе, даже не принявшем Христа; окончательное разрешение еврейско­го вопроса наступит только с возвещанным апостолом Павлом об­ращением всего еврейства ко Христу, поэтому всякий антисеми­тизм изобличался как антихристианство и тем самым исключался:

«С одной стороны, в состоянии антихристианства и христианобор- чества Израиль представляет собой лабораторию всяких духовных ядов, отравляющих мир и в особенности христианское человече­ство. С другой — это есть народ пророков, в которых никогда не угасает дух пророчества и не ослабевает его религиозная стихия. Однако в состоянии ослепления это есть христианство без Христа и даже против Христа, однако Его лишь одного ищущее и чающее... Ясны те выводы, которые могут быть отсюда сделаны относитель­но гонителей Израиля: они гонят Самого Христа в нем, также, как и сами евреи, поскольку последние христоборствуют, противясь своему собственному избранию»⁴⁰⁹.

О. Сергий чрезвычайно резко осуждал и разоблачал нацистскую идеологию, утверждая, «что гитлеризм, как религиозное явление, есть еще более отрицательное, чем воинствующий атеизм большевизма» и подчеркивал центральное место вражды к иудаизму в «духовном оборудовании» германского расизма: «...весь расизм есть не что иное, как антисемитизм, есть сублимированная зависть к еврейству и со­ревнование с ним, притом не в положительных, но отрицательных его чертах... Такова тайна расизма, его источник. Гитлер и зилоты антисемитизма суть религиозные, точнее антирелигиозные... мань­яки... По духу своему, как и в своем практическом осуществлении антисемитизм есть не только искушение, но и прямое противление христианскому духу». При этом... о. Сергий Булгаков писал и об ан­тихристианских преступлениях самих евреев: «Еврейство... доселе ос­тается в состоянии поклонения золотому тельцу и отпадения от веры, даже и в Бога Израилева. Все эти новые бедствия являются для него не только как последние, может быть, испытания для его обраще­ния ко Христу и духовного воскресения, но и как неизбежная кара за то страшное преступление и тяжкий грех, который им совершен над телом и душой русского народа в большевизме». Заключительный же вывод богослова полон веры в осуществление пророчества апос­тола Павла: «В историческом христианстве явится новая сила, кото­рая и станет духовным его средоточием, как было это и в первые дни его: иудео-христианство»⁴¹⁰.

Несколько иначе, чем у клириков Западно-Европейского Эк­зархата, можно охарактеризовать позицию карловацких священ­нослужителей. Руководство РПЦЗ, настроенное резко антисовет­ски, неоднократно выступало с воззваниями против еврейско- большевистского господства в России. Так, например, в послании к православным русским людям, принятым архиерейским сове­щанием РПЦЗ 25 октября 1943 г. в Вене по поводу избрания Мос­ковским патриархом митрополита Сергия (Страгородского) го­ворилось: «Давнее тесное сближение с коммунистическим пра­вительством, во главе которого стоит кровавый тиран Сталин и в котором участвует достаточное количество евреев, фанатически ненавидящих христианство и беспощадно истребляющих русский народ, набрасывает особенно мрачную тень на облик нового пат­риарха, которого наша совесть не позволяет нам назвать своим истинным отцом и духовным вождем»⁴¹¹. А в Пасхальном посла­нии 1942 г. председателя Архиерейского Синода РПЦЗ митропо­лита Анастасия ощущался и другой акцент: «Напрасно враги Хри­стовы — иудеи, не переставшие преследовать Его и по смерти, запечатали Его тело в погребальной пещере и приставили к Нему нарочитую стражу, стремясь удержать Его во гробе»⁴¹².

В подобных утверждениях, несомненно, присутствовал опре­деленный антииудаизм, имевший политическое и религиозное со­держание. Однако в идеях русской церковной эмиграции совер­шенно отсутствовал характерный для нацизма расизм. Холокост руководство РПЦЗ никогда не одобряло. Среди карловацких при­хожан в Германии были лица еврейского происхождения, кото­рые участвовали в движении Сопротивления⁴¹³.

Примечания:

395. РТВА, ф. 1470, on. 1, д. 10, л. 234.
396. Никитин А.К. Нацистский режим и русская православная община в Гер­мании (1933—1945 гг.). С. 96.
397. М. Литвинов — в 1930-е гг. народный комиссар иностранных дел в СССР, еврей по национальности.
398. Иоанн (Шаховской), архиепископ. Избранное. С. 375.
399.  РГВА, ф. 1470, on. 1, д. 17, л. 236.
400.  Никитин. А.К. Указ. соч. С. 218; 251—253: Иоанн (Шаховский), архиепис­коп. Указ. соч. С. 378; Материалы к биографии архиепископа Иоанна (Шахов­ского) // Церковно-исторический вестник. Москва, 1998. № 1. С. 83.
401. Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия. С. 608, 613—614.
402.  Гаккель Сергий, протоиерей. Мать Мария (1891—1945). М., 1993. С. 129—130.
403.  Там же. С. 134.
404.  Таккелъ Сергий, протоиерей. Мать Мария (1891 — 1945). М., 1993. С. 134-135.
405. Кривошеин И.А. Так нам велело сердце // Против общего врага. Советс­кие люди во французском движении Сопротивления. Москва, 1972. С. 270—271; Кривошеин И.А. Мать Мария (Скобцева) (к 25-летию со дня кончины) // Журнал Московской Патриархии, 1970. № 5. С. 39.
406.  Гаккель Сергий, протоиерей. Указ. соч. С. 138—141; Мать Мария. Сти­хотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. Париж, 1947. С. 151-152.
407.  Мать Мария. С. 164—165. См.: Мать Мария (Скобцова). Воспоминания статьи, очерки. В 2-х т. Париж, 1992.
408.  Гаккель Сергий, протоиерей. Указ. соч. С. 127—129, 142.
409. Булгаков Сергий, протоиерей. Христианство и еврейский вопрос. Париж, 1991. С. 156. 161.
410. Там же. С. 83, 84, 117, 137, 140
411.  Русское дело. Белград, 1943. 7 ноября.
412.  Православная Русь. 1942, № 9—10, С. 2.
413.   Gaede К., а.а.О. S., 246-247.

Страницы: 1 2